диван, не выпуская из своих ладоней её тонкой, будто лебединой шеи и кричал что-то в ярости. Аня не слышала, в её голове пульсировал страх, и она отчаянно пыталась своими хрупкими тонкими руками расцепить его мёртвую хватку, но тщетно. Попытки сделать вдох не проходили – горло было сдавлено и не пропускало кислород. Она чувствовала, как к лицу приливает кровь и с ужасом наблюдала, как изображение этой комнаты и её взбешённого бывшего супруга начинает меркнуть по краям – верный признак скорой потери сознания.

И вдруг позвонили.

Аня проснулась и обнаружила лампочку входной двери мерцающей – значит, действительно, кто-то пришёл, а всё произошедшее было неприятным и липким сновидением. Она села и дала себе пару секунд, чтобы сообразить, где она и что происходит.

Наконец, с трудом поднявшись, она открыла дверь. За ней стоял юнец-почтальон.

– Добрый день, мисс, – он учтиво поклонился, – Ваше письмо в будущее готово?

– Нет, милый мальчик, – улыбнулась Аня, – ты не мог бы зайти через часик?

Почтальон кивнул и шустро сбежал по лестнице вниз. Аня окинула глазами свою свинцовую колонию – поселение, подсвеченную искусственным белым светом, и со вздохом закрыла дверь.

Она подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Седые растрепавшиеся волосы так по-бунтарски лежали по плечам, губы, некогда полные и сочные, теперь сжались, съежились, будто высохли и теперь вместо улыбки могли показать лишь ухмылку, ещё пока неглубокие морщины покрыли щёки… И только глаза – глаза остались молодыми. Они по-прежнему блестели, горели внутри надеждой, идеями, верой в справедливость. И всё-таки, она выглядела статной и шикарной женщиной, постаревшей, конечно, но сохранившей в себе молодость души и немало себялюбия. Аня сохранила свою осанку, стройную талию и трезвость ума. Она собрала волосы в пучок и улыбнулась своему отражению.

Теперь то всё хорошо. Теперь всё позади. Прочь, прошлые страхи! В вас давно уже нет смысла!

Аня отчётливо помнила, как приехала к мужу за своими вещами, прихватив новых подруг. Как встретилась в последний раз с ним в кафе, чтобы объяснить ему, что всё закончилось, как в очередной раз поняла, что он жалок и смешон со своими маниями и комплексами. Аня отчётливо помнила, как стала счастливой – в ту самую минуту, когда вышла из того кафе. С того самого момента.

Появился спокойный сон, время, подруги. Аня пропиталась летним солнцем, зноем, улыбками подруг. И с тех пор всё было хорошо, хорошо и славно, даже в тяжёлые минуты. А ночные кошмары – малая расплата.

В конце концов, без тьмы не существует света, потому что если вокруг только свет – то как же понять, что это именно он, с чем сравнить? Испытавший горе выше ценит счастье, ярче чувствует его вкус на своих разбитых губах.

Наверное, у каждого бывает несколько отвратительных лет. Но всё окупается – в этом и гармония жизни. Трудное детство компенсируется смелой юностью, а наоборот – счастливое и тепличное детство сулит проблемы в студенческую пору. И очень даже неплохо, если плохие годы наступают в первой половине жизни, потому что тогда можно сказать (и это будет правдой), что всё можно исправить, можно наладить – счастье впереди.

Но теперь нужно было написать письмо. Письмо для будущих поколений.

Задумавшись на секунду, кому бы написать, она выдвинула из углубления в стене свой стол, села за него и, взяв обычную бумагу и ручку – вещи, столь непривычные для нынешней жизни – вывела первые слова.

«Дорогая моя девочка!» – написала она и закусила ручку губами. Сейчас, оказавшись перед неизвестностью, хотелось написать именно ей, своей навеки маленькой и подло похищенной дочке.

«Сегодня ежегодная рандомная лотерея в числе прочих выдала моё имя в списке подлежащих анабиозу. А это значит, у меня есть день, чтобы со всеми проститься, а завтра смиренно уснуть. Для меня это равноценно смерти, я не верю, что нас когда-нибудь найдут. А если и найдут – я уже слишком стара для подобных штук, особенно если учесть, насколько несовершенна наша технология. Я могла бы написать прощальное письмо своим сёстрам, своим любовникам, своим родителям… Но я пишу только тебе. И дело даже не в какой-то якобы неразрывной связи, а в том, сколько ты сделала для меня, сама того не осознавая, каким ярким лучом света стала. Здравствуй, дорогая моя Ева. Скорее всего, это письмо не попадёт тебе в руки никогда, но я так тоскую по тебе, что не в состоянии обратиться к кому-то другому, поэтому напишу его так, будто ты его когда-нибудь откроешь. Начну с начала…»

Но Аня не знала, где оно – начало. Только тиканье часов нарушало тишину. «Как всё-таки невероятно поменялась жизнь,» – вздохнула Аня. Кошмары из прошлого всё ещё преследовали её во снах, скорбь по пропавшей дочери и подруге всё ещё становилась комом в горле, но теперь всё это казалось далёким сном.

Так много всего свершилось, так много воды утекло с той роковой ночи, когда шестимесячную Еву и Соню забрали инопланетяне и увезли в неизвестном направлении…

«Мы были вместе всего полгода, малышка, но твоё присутствие в моей жизни поменяло всё. Да, уж если честно, ты – незапланированная ошибка молодости, но, надо сказать, прекрасная ошибка. Но не твой отец – он не прекрасная… Столько времени прошло, а простить я его не смогла. Ты спросишь – за что простить? Тебе ни к чему знать ответ. Была в моей молодости такая уголовная статья, сто десятый что ли номер… Из-за твоего отца я чуть не наделала больших глупостей. Он лишил меня всего мира, но у меня осталась ты. И ты стала моим спасением, твоё присутствие на моих руках нередко сберегало меня от травм, твой серьёзный взгляд спасал меня от смерти, а твои маленькие ручки на моих щеках оказывались лучшим лекарством от слёз. Я не могла – не имела физических и психических сил, чтобы уйти. Я чувствовала себя безвольной амёбой. Соня вытащила меня из этого. Понятия не имею, как она это сделала – просто пришла поздней ночью и увела нас. Прошёл всего день – а следующей ночью вас забрали. Хотелось бы верить, что вы живы, хотелось бы верить, что счастливы, и что Соня за тобой присмотрит. Она чудесная женщина и замечательная подруга, моя опора и надежда. У меня и после неё были приятельницы, но ни с кем я не чувствовала такого душевного единения, как с ней. Наш последний вечер был жесток и прекрасен одновременно. Я волновалась из-за своих ничтожных проблем, она – из-за